Пять причин быть русскими

Пять причин быть русскими

http://expert.ru/expert/2011/36/pyat-prichin-byit-russkimi/

Михаил Ремизов, президент Института национальной стратегии

В стране, которая дважды распадалась по этническим границам, национальный вопрос — как веревка, о которой не говорят в доме повешенного. Но говорить все равно приходится. Пусть не на выборах, так хотя бы на высоких консилиумах, один из которых на минувшей неделе прошел в Ярославле с участием мировых светил


Иллюстрация: Мария Румянцева

Если не считать репрессивных формул вперемежку с призывами к толерантности, на всех подобных обсуждениях рефреном звучит только одна спасительная идея: культивировать общероссийскую гражданскую нацию в противовес этническому радикализму.

«Наша задача заключается в том, чтобы создать полноценную российскую нацию при сохранении идентичности всех народов, населяющих нашу страну», — заявил президент на президиуме Госсовета в Уфе, ссылаясь на советскую идею «новой исторической общности». В противном случае — это уже цитата с другого совещания — «судьба нашей страны очень печальна».

Гражданскую нацию у нас строят со времен Ельцина. Получается, что спустя двадцать лет после своего возникновения «новая Россия» по-прежнему существует как государство без нации со всеми вытекающими опасениями по поводу ее судьбы.

Здесь возникает определенный парадокс. Ставя задачу создания нации, государство, с одной стороны, признает себя не вполне состоявшимся, а с другой — примеривает на себя роль демиурга, способного творить миры. Совместить эти роли весьма непросто. «Но у других-то стран получилось», — возражает президент на уже упомянутом Госсовете в Уфе. «И мы должны это сделать».

Хрестоматийным примером нации, построенной сверху, считается Франция. Французская корона формировала французский народ (тот народ, который ее свергнет) из достаточно разнородного населения. Однако выполнить эту миссию она сумела именно потому, что имела точку опоры вне нации — в «божественном праве» королей. Интересно, есть ли у российской президентской династии подобный запас прочности? И еще: разве мы уже не проходили что-то подобное?

Русские сложились как нация, имея в качестве точки отсчета государственную власть. И на это потребовалось не двадцать лет, а несколько столетий. После столь бурной истории решимость начать «нацбилдинг» с чистого листа впечатляет. Но прежде чем с удвоенной силой взяться за строительство «новой исторической общности», давайте попробуем сравнить ее со «старой».

Оптимисты скажут, что выбирать между «русским» и «российским» совсем не обязательно. Ведь «идентичность всех народов, населяющих нашу страну», в ходе строительства новой нации обещано сохранить. Проблема лишь в том, что для русских частью идентичности является статус субъекта российской государственности. Вне этого статуса мы, возможно, сможем сохраниться как этнос, но не сможем реализоваться как современная нация.

В чем разница между тем и другим?

Английский исследователь Бенедикт Андерсон говорит, что современные нации созданы книгопечатным станком. Это довольно точно как метафора своего рода «промышленного» производства идентичности. Этническая общность достигает стадии нации тогда, когда располагает: а) развитыми механизмами тиражирования своей идентичности, в роли которых выступают прежде всего система массового образования и СМИ; б) самой идентичностью, закрепленной в форме высокой письменной культуры (включая развитый литературный язык, традицию в искусстве, корпус базовых текстов, формирующих самосознание, и т. д.).

Племя или народность могут воспроизводить себя «кустарным» образом — на уровне устной традиции и непосредственных контактов в семье, соседской общине. Нация — нет. Чтобы продолжать себя в поколениях, ей необходимы громоздкие (и дорогостоящие) социальные машины, действующие в основном под эгидой государства.

Применительно к нашему вопросу это значит, что если школа, СМИ, армия, государственный аппарат, массовое искусство вовсю штампуют «россиян», то это, конечно, совсем не значит, что они действительно создадут новую нацию (см. пункт «б»), но это значит, что они вполне могут разрушить старую. Это одна из весомых причин того, что мы рискуем перестать быть русской нацией по ходу строительства «нации россиян». Мы уже поняли, кем хочет видеть нас власть. Но пока не уверены, кем хотим быть сами.

Моя цель — предложить несколько аргументов в пользу одной из моделей.
1. Граждане или крепостные?

Вопреки бесконечным ссылкам на концепцию гражданской нации проект нации россиян меньше всего является гражданским проектом. Это проект бюрократии. «Российская нация» представляет собой придаток к административному аппарату РСФСР-РФ. Она не учредитель этого государства, а его «наполнитель», приложение к некоей административной конструкции, возникшей независимо от нее.

Это хорошо заметно по Конституции. «Многонациональный народ Российской Федерации» не может создать Российскую Федерацию просто потому, что он есть величина, производная от ее границ, ее юрисдикции и даже территориальной структуры (в самом своем имени наш «суверен» связан федеративной формой территориального устройства). Понятно, что конституционное право часто оперирует фикциями. Но в данном случае это полностью соответствует логике исторического процесса. Учредителем государства, в котором мы живем, выступала сначала советская номенклатура, производившая административно-территориальное деление СССР, а затем российская номенклатура, перехватившая у центра власть строго в рамках очерченных границ вместе с «доставшимся» ей населением.

Собственно, вопрос о нации встал в тот момент, когда эта номенклатура озаботилась тем, чтобы обеспечить лояльность подведомственного населения. Государство, которое может получиться из этой затеи (решения бюрократии «завести себе нацию»), трудно назвать национальным. Точно так же партия, которая, будучи правящей, решает придумать себе идеологию, явно не является идеологической партией.

Это очень показательный момент: тема «гражданской нации» возникает в нашей новейшей истории не в контексте требований граждан к бюрократии, а в контексте требований бюрократии к гражданам, что накладывает неизгладимый отпечаток на политическую судьбу создаваемой нации и разительно отличает ее от настоящих гражданских наций Нового времени.

Напротив, социальный профиль русского национализма (в данном случае речь о национализме как проекте нации, а не бытовой ксенофобии) сегодня не бюрократический, а гражданский. Его питательная среда — городской образованный класс, он требует лояльности не от нации по отношению к бюрократии, а от бюрократии по отношению к нации и является формой притязания национального большинства на свое государство.

Иными словами, если мы как нация «россияне», то мы крепостные своего государства (в буквальном смысле: мы оказались «прикреплены» к определенному куску территории при дележе советского наследства — а дележ, как уже было сказано, вершила номенклатура). Если мы «русские», то мы его потенциальные хозяева, граждане, стремящиеся вступить в свои суверенные права.

Это противоречит стереотипу об этническом национализме как антониме гражданского. Но все дело в том, что сам этот стереотип противоречит очень многому в истории наций и национализма. Например, в германских землях XIX века именно этническая (культурно-лингвистическая) идея нации стала оружием образованных горожан, стремящихся одновременно к гражданской эмансипации и к национальному единству в противостоянии со знатью германских княжеств. Последняя же, вполне в духе современной российской знати, апеллировала как раз к территориальному принципу лояльности.
2. История или инерция?

Я не утверждаю, что территориальная идентичность не может породить гражданскую. Просто для этого ей требуется нечто большее, чем назвать население гражданами.

Крупнейшие гражданские нации Нового времени — американцы, англичане, французы — стали таковыми в горниле революций. Для того чтобы создать нацию, основанную на общих ценностях, а не на этнических связях, необходимо, чтобы эти ценности были скреплены сов­местным историческим опытом, прежде всего опытом политической борьбы, в ходе которой граждане выходят на арену как основная историческая сила.

Какой революцией рождена «российская нация»? «Августовской революцией» 1991 года? Если это так, то она несет на себе все родимые пятна этой «революции»: провинциализм и вторичность (по отношению не только к великим историческим революциям, но и к бархатным революциям восточноевропейских соседей), анеми власти и гражданского общества (картонные диктаторы против картонных революционеров), уже упомянутый номенклатурный налет и, конечно, несмываемый налет исторического поражения и геополитической катастрофы.

«Российская нация» рождается не в виде сгустка исторической воли, а в качестве продукта распада советского строя, в качестве инерции этого распада.

Революция 1917 года тоже была связана с крупным военным поражением, которое, однако, было быстро изжито. Важнее же всего то, что многим современникам и потомкам она виделась событием всемирно-исторического масштаба. На этой базе было действительно возможно формирование «новой исторической общности», основанной на идеологии и образе жизни. И тем не менее эта общность не состоялась. Так с какой стати должна состояться «новая историческая общность» в РФ, если у нее в принципе нет сопоставимого ценностного ядра?

Одним словом, если мы «нация россиян», то мы дети 1991 года. А это весьма низкая родословная. Если мы «русские», то мы наследники длинной цепи поколений — народ, прошедший закалку нескольких мировых войн и революций, сменивший несколько государственных форм и ставший тем единственным, что их связывает.

Последнее особенно важно. У нас много обсуждается проблема разорванности российской истории. Мы оказываемся не в состоянии связать между собой разные исторические эпохи как «главы» своей собственной судьбы.

Концепция российской гражданской нации усугубляет эту проблему, делая ее в корне неразрешимой. Эта нация заведомо не может рассматриваться как носитель предшествующих форм российской государственности, поскольку является производной от границ, политико-правовой формы и идеологии данного конкретного государства. То есть тех элементов, которые менялись в нашей истории головокружительно резко. Больше того, в длинной череде государственных форм (Киевская, Московская Русь, Петербургская империя, СССР, РФ) каждое последующее государство в большей или меньшей степени основывается на отрицании предыдущих.
Для русских частью идентичности является статус субъекта российской государственности. Вне этого статуса мы, возможно, сможем сохраниться как этнос, но не сможем реализоваться как современная нация

Один из слоганов, изготовленных в рамках госзаказа на «российскую нацию», гласит: «Народов много — страна одна». В этом благонамеренном лозунге заключен, если вдуматься, невероятный исторический нигилизм. В том-то и дело, что в историческом разрезе страна оказывается совсем не одна. «Варяжская Русь», «Московское царство», «Страна Советов» — это не просто разные территории, но совершенно разные политико-географические образы, то есть именно что разные «страны». «Страна одна» оказывается лишь в том случае, если РФ полностью заслоняет собой все предшествующее. Поэтому с точки зрения исторической преемственности уместно прямо противоположное утверждение: «Стран много — народ один».

Единственная возможность связать воедино разные «страны», оставшиеся в нашем прошлом, и сложить из них некую «вечную Россию» состоит в том, чтобы рассматривать российское государственное строительство во всех его перипетиях как часть русской этнонациональной истории. На этом уровне преемственность как раз налицо (становление общего языка и культуры, самосознания, пантеона героев и т. д.). В этом случае у разорванных российских времен появляется общий носитель. Да, весьма условный. Но национальная история — это и есть драма, построенная вокруг жанровой условности главного героя.

Тот факт, что мы воспринимаем варварского князя Владимира и советского космонавта Гагарина в качестве лиц одной и той же истории, в качестве своего рода аватар ее подразумеваемого главного героя, — неоспоримое свидетельство того, что мы живем русским этнонациональным мифом.

Миф, если верить Юнгу, — источник энергии и психического здоровья. Отчего тогда вокруг так много исторической шизофрении? Именно потому, что сознание находится в явном конфликте с бессознательным. Мы ощущаем непрерывность своей исторической личности, но не можем ее назвать.
3. Свои или чужие?

«Стран много — народ один» — не спорю, это звучит весьма провокационно как лозунг, но довольно точно как описание нашего положения. Причем не только во времени, но и в пространстве. Именно так могла бы выглядеть формула отношения к русскому населению Украины, Белоруссии, Казахстана и других новообразованных государств.

Распад СССР оставил за границами РФ более 30 млн русских (в переписи 1989 года 36,2 млн человек за пределами РСФСР назвали русский родным языком), что составляет порядка четверти русского населения РФ. Примерно таким же было соотношение численности западных и восточных немцев на момент раздела Германии.

В отличие от Западной Германии, которая, не будучи одержима территориальным реваншизмом, тем не менее никогда не отказывалась от перспективы национального единства, что выражалось и в тексте ее конституции, и в практике предоставления гражданства, «новая Россия» оставила эту четверть за бортом своего национального проекта.

Тот факт, что русские вне РФ оказались лишены каких-либо преимуществ при получении ее гражданства, не стали адресатами ее диаспоральной и переселенческой политики, всецело «заслуга» идеологов российской территориальной нации.

В логике этого проекта жители Севастополя — часть чужой нации. Зато захватчики Буденновска — своей. Эта логика, несомненно, оскорбляет национальное чувство. Но если она внедряется достаточно долго — она просто разрушает его (что, отчасти, мы и наблюдаем сегодня, когда российский патриотизм испытывает явный кризис жанра).
Если мы как нация — «россияне», то мы крепостные своего государства. Если мы — «русские», то мы его потенциальные хозяева, граждане, стремящиеся вступить в свои суверенные права

Другим, не менее красноречивым и многообещающим симптомом этого проекта стала концепция замещающей иммиграции. То есть концепция, в соответствии с которой отрицательный демографический баланс может и должен возмещаться «импортом населения» вне зависимости от его этнических, социокультурных, профессиональных характеристик. В этой сфере разворачивается настоящая социальная катастрофа — я имею в виду не только проблемы с интеграцией самих иммигрантов, но также люмпенизацию и архаизацию всего общества под воздействием их неограниченного притока. Люмпен-предприниматели, от ларечников до миллиардеров, могут радоваться почти бесплатному труду, но с точки зрения макросоциальных эффектов бесплатный труд бывает только в мышеловке (экономика дешевого труда для нас и в самом деле ловушка).

Но даже если бы рациональные аргументы в пользу замещающей иммиграции существовали, главной проблемой является сам подход, в логике которого бюрократия вправе «импортировать» себе другой народ, если существующий по тем или иным причинам ее не устраивает.

Если нация создается административным аппаратом и территорией, а не общей культурой, связью поколений, исторической судьбой, то эта логика оказывается возможна. Иными словами, «россияне» — нация, которая, не останавливаясь, разменивает своих на чужих. И, к сожалению, это заложено в самой ее идее.

Русские — нация, которая объединяет всех носителей русской культуры и идентичности поверх государственных границ. Границы менялись в нашей истории слишком часто, чтобы мы определяли через них свое «я».

Это вовсе не значит, что мы не должны дорожить территорией. Совсем напротив. Просто территорию, в случае серьезных угроз, нельзя сохранить во имя территории, а юрисдикцию — во имя юрисдикции. Необходима сила, которая их одушевляет, а не просто «принимает форму сосуда».

От «российской нации», в случае критической угрозы существованию РФ, будет так же мало толку, как от пролетарского интернационализма в 1941 году. Придется обращаться к русским.

Не будучи тождественна существующему государству (хотя бы в силу своей разделенности), эта нация может относиться к нему как к государству-плацдарму (каковым оказалась та же ФРГ для немцев во время холодной войны), государству-убежищу (каковым является для разбросанных по миру евреев Израиль). Для того чтобы это стало возможным, должно произойти очень многое. Но если это произойдет, за территориальную целостность и суверенитет РФ можно будет не беспокоиться.
4. Пушкин или Гельман?

В литературе по национальному вопросу часто противопоставляют друг другу «немецкую» и «французскую» модели нации, имея в виду, что в первом случае нация основывается на культурной общности, во втором — на политической. Гораздо реже обращают внимание на то, что это лишь различные отправные точки одного и того же процесса: процесса соединения государства и национальной культуры. В одном случае движение идет от культурного единства к политическому, в другом — наоборот. Соединение «политики» и «культуры» — это формула современного национального государства и, как справедливо напоминает британский философ Эрнест Геллнер, современного индустриального общества, которое нуждается в унификации населения на базе единого языкового, поведенческого, ценностного стандарта.

Многие считают, что Россия изначально складывалась принципиально иначе, как многосоставное государство. В действительности Россия не меньше, чем Франция или Германия, складывалась на основе стандарта доминирующей культуры. Что связывает между собой народы российского пространства? Стихийное «братание», о котором говорил евразиец Трубецкой? Разумеется, нет. Их связывает то, что все они в большей или меньшей степени находились под воздействием русской культуры и языка.

Конечно, под влиянием соседних народов находились и русский язык с культурой, но именно они выступали в качестве синтезирующего элемента, преобладая как количественно (по уровню распространенности), так и качественно (по уровню развития).

Благодаря этому несомненному преобладанию и длительной ассимиляции наша большая страна на удивление однородна. По крайней мере миф о небывалой мультикультурности России явно пасует перед опытом по-настоящему мультикультурных стран, таких как Папуа — Новая Гвинея, где около 6 млн человек разделены на 500–700 этноязыковых групп.

Если наш ориентир — поликультурность на душу населения, то нам есть к чему стремиться. Но если мы говорим о единой нации, то она может воспроизводиться только так, как и прежде: через ассимиляцию/интеграцию на основе русской культуры. Другой высокой культуры мирового уровня в нашем распоряжении просто нет.

Для сторонников «российского проекта» это неприемлемо. Поэтому рождаются химеры. В официальных выступ­лениях и документах русская культура все чаще рассматривается как некий фермент для мифической многонациональной российской культуры, «мультикультуры» (как прозвучало на одном из высоких собраний), которую мы тоже должны «создать» заодно с «новой исторической общностью». Но национальные культуры не медиапроект, который может быть изготовлен по заказу. Они создаются столетиями, синтезируя народную культуру с культурой интеллигенции и аристократии.

Создаются порой вполне сознательно. Так, Данте, Лютер или Пушкин методично осуществляли селекцию того литературного языка, на котором вслед за ними стали говорить их соотечественники. Весь XIX век был временем реализации культурных проектов европейских наций, в том числе «русского проекта», в литературе, музыке, живописи, архитектуре.

Так вот, если сегодня вновь появляется необходимость создавать некую «российскую культуру» для «российской нации», то возникает вопрос: кто ее создатели? Кто эти титаны? Олег Газманов с песней про офицеров-россиян? Никита Михалков с фильмом «12»? Марат Гельман с выставками «Россия для всех»?

Словом, «российский проект» в культуре реализуется в низких жанрах конъюнктурной пропаганды и шоу-бизнеса со всеми вытекающими последствиями для качества одноименной нации.

«Русский проект» в культуре реализовывался поколениями выдающихся представителей национальной аристократии и интеллигенции. Мне не преминут напомнить об их смешанном происхождении (собственно, в этом и состоит логика выставки «Россия для всех»), которое будто бы делает их нерусскими или не совсем русскими. Это очень важный для «официоза» аргумент. И очень саморазоблачительный. «Расизм — это свинство» — гласит социальная реклама на футбольных стадионах. Но банановый расизм фанатов блекнет на фоне расизма пропагандистов «нерусской нации». Нелепый мем о «Пушкине-эфиопе» или «турке Жуковском» возможен только на почве самых вульгарных представлений о том, что национальность — это «биология» и что человек, для которого русский язык и культура являются родными, может быть русским не на сто процентов, а лишь на ⅞ (как Пушкин) или на ½ (как Жуковский).

Расчет, вероятно, в том, что если все начнут подсчитывать доли «нерусской крови», то произойдет распыление идентичности русских, и им ничего не останется, кроме как идентифицировать себя через административный аппарат и территорию. Такая угроза действительно существует. Поэтому состоятельность проекта русской нации будет в существенной мере зависеть от того, удастся ли преодолеть этот «расистский заговор», избрав родной язык в качестве главного носителя идентичности.
5. Союз народов или конгломерат меньшинств?

Будучи лишен сильных сторон советского проекта — интегрирующего «гражданского культа», российский ремейк повторяет его слабые стороны. Я имею в виду политику в отношении национальных республик и диаспор.

Если принять всерьез идею единой гражданской нации, то первая ее аксиома будет гласить, что никаких других наций внутри этой нации нет и быть не может. Могут быть этнические группы, полностью отделенные от государства. Но в советское время они искусственно выращивались в «социалистические нации», сегодня они заняты активным строительством собственных национальных государств под «зонтиком» РФ. Где-то этот процесс идет демонстративно и вызывающе, как в Чечне, где-то более осторожно, но не менее упрямо, как в Татарстане или Якутии. Существование республиканских этнократий прямо противоречит декларируемому гражданскому единству.

Еще меньше единства на уровне общества. Мы часто забываем, что гражданская нация требует не менее интенсивной общности и даже однородности, чем этническая. Это однородность политической культуры и гражданского сознания. Есть ли она между разными частями «российской нации»? К сожалению, нет, особенно если иметь в виду ее северокавказскую часть. И речь не просто о правовом нигилизме, а об определенном кодексе убеждений, для которого альтернативные «законы» («законы шариата» или условные «законы гор» как совокупность неформальных традиционных норм) действительно выше гражданских. Этот разрыв в правовой и политической культуре не только не сокращается, а нарастает (по мере вымывания из элит горских народов остатков советской интеллигенции).

Иными словами, проект российской гражданской нации спотыкается не о «русский вопрос», а о совокупность громко поставленных «нерусских вопросов». Именно они его перечеркивают. И это закономерно. Интеграция меньшинств оказывается невозможной, если нарушена интеграция большинства.

Мы видим это и на примере европейских государств. Они зашли достаточно далеко в попытке вынести за скобки идентичность титульных наций, запустив «политкорректную» цензуру школьных программ, политической лексики, массового искусства. Цель этой политики состояла в том, чтобы сделать интеграцию более приемлемой для меньшинств. Но она имела строго обратный эффект. Общество, из которого изъят культурный стержень, обладает даже не нулевым, а отрицательным ассимиляционным потенциалом. Оно не вызывает желания стать его частью. Напротив, оно вызывает у меньшинств желание заполнить возникшую пустоту своими этническими и религиозными мифами (отсюда такой всплеск «фундаментализмов» и «этнизмов» внутри западных обществ). А у большинства — бегство в субкультуры или апатию.

То есть сильная, пусть и чужая для меньшинств национальная культура способна обеспечить их интеграцию в гораздо большей мере, чем пустота, возникающая на ее месте. В нашем случае это верно вдвойне, если учесть, что русская культура для большей части народов России совсем не чужая.

Россия действительно складывалась как союз народов. Но именно для того, чтобы этот союз был возможен, необходимо признание его основного субъекта — русских как государство­образующей нации. Противостоять этому признанию от имени прав меньшинств нет никаких оснований. Ведь их права уже максимально реализованы — в виде собственных государств, влиятельных лобби, культурных автономий. Осталось лишь дополнить всю эту «цветущую сложность» национальным самоопределением большинства.

Рано или поздно это произойдет. Воп­рос лишь в том, станет ли пространством самоопределения Российская Федерация или какая-то другая, пока неведомая страна нашего будущего.

Немцы отожгли про выборы

Социальный лифт и россиянские националисты

http://kosarex.livejournal.com/896690.html

В своё время для меня было интересно узнать, что любая мудра оказывает влияние на весь организм в целом, а не только на его отдельные части или заболевания, как рекламируют "знатоки" эзотерики. Из этого вытекают многие интересные выводы. Социальный лифт или его отсутствие тоже оказывают влияние на всё общество в целом. Например, после Французской революции слишком быстрый социальный лифт привел к застою и остановке этого социального лифта. В итоге пришествие к власти Наполеона стало неизбежным и необходимым условием возобновления социального лифта, который остановился где-то в 1807-1810 гг. Разгром Наполеона в России как раз происходил на фоне остановки социального лифта в армии и чиновничестве и очередной вспышке воровства и коррупции. Большевизм в РФ открыл слишком большие возможности для социального лифта, а большие возможности это всегда наплыв всякой швали. В итоге социальный лифт был принудительно возобновлен сперва за счет разгрома Троцкого, а потом в 1937 году. Одно вытекает из другого. Путинский застой тоже является результатом слишком активного, социального лифта во времена перестройки. Только в Москве в 1993 году отстреляли 300 банкиров и тысячи предпринимателей, чья вина состояла в том, что они могли делать деньги, а их конкуренты умели организовываться в застойные сообщества и нанимать киллеров. В этом смысле путинский застой начался ещё до Путина. Сам путинский застой организовал ещё Ельцин. Собственно говоря, идея преемничества это уже застой, Ельцин призвал Путина именно во имя застоя. Путин выполнил требования своих назначенцев, но наче он не мог поступить, поскольку возможности социального лифта оказались слишком суженными.

Мы ругаем спецслужбы, но забываем, что спецслужбы стали единственной отдушиной для социального лифта на условиях, при которых Путин принял РФ от Ельцина. В бизнесе уже всё поделено, министерства и ведомства срослись с бизнесом. Вдобавок, бизнесмены сами начали обеспечивать себе будущий застой в менеджменте, выдвигая вперед зеленую молодежь. Сегодня вы выдвинули 25-летнего парня в директоры, а когда он уйдет на пенсию? Быстрый социальный лифт сегодня это застой завтра. Прибавим национальный фактор. Энное количество должностей обязаны занимать евреи, остальные вне социального лифта. В придачу к евреям надо продвигать кавказцев, а это снова ограничения для социального лифта. Проблему пытаются решить за счет завоза азиатов, а это на деле не увеличивает возможности социального лифта, поскольку, если азиат вписывается в общество, он требует себе карьеры и оттесняет конкурентов, если не вписывается, то не создает должностей там, где нужен социальный лифт. Нормально, когда в этих условиях после временной стабилизации возобновилась эмиграция за границу.

Если нет социального лифта, то остается одно - воровать или искать, где зарплата больше. Ученый прямиком едет за границу, чиновник пилит бабло в расчете напилить достаточно бабла, чтобы устроить своих детей за границей. Мы-то понимаем, что иерархия отношений внутри Нового мирового порядка подразумевает, что русские всегда будут нищими относительно Европы. Причем, нищими должны быть не только русские в прямом смысле этого слова, но и русские в западном понимании этого слова - люди разных национальностей и полукровки, которые в силу образования и культуры больше соответствуют европейцам, чем пакистанцам в лондонских кварталах.

Однако, главное не только в застое наверху, а ещё в тех отношениях, которые воцаряются внизу. Вернемся во времена социалистического застоя. Как-то прийдя на работу в ИНИОН, я застал китаистку и коллегу по отделу Шлекене в расстроенных чувствах. Оказывается, в отдел поступила заявка на участие в конференцию, редкий случай, позволяющий опубликоваться, и индолог К.И.Н. Столяров получил заявку и спрятал, чтобы никто не мог опубликоваться, хотя по специальности никто ему конкуренции не составлял. Так, на всякий случай, чтобы рядом никто не мог расти как специалист. Я обозлился, у меня уже завалили статью в сборнике вместе со всеми участниками под предлогом нехватки бумаги в типографии. Тот ещё приемчик - позвать, пообещать и кинуть скопом человек тридцать. Видимо, я его обозлил претензиями, и Столяров выдал фразу - станешь кандидатом как я, обзаведешься связими и тоже станешь так поступать! Нечего удивляться, что при таких отношениях в эпоху застоя масса народа пыталась плюнуть на диплом и устроиться таксистами, слесарями, продавцами, только бы не тратить зря силы на бессмысленные попытки карьеры. Отсутствие социального лифта и зарплатного лифта полностью обессмысливает интеллектуальную работу в обществе. Зато процветает скотство межчеловеческих отношений. Причем застой получается идеальным. Попытка обновления общества в верхнем слое естественно идет за счет нижестоящих, а там скотина на скотине сидит и скотиной погоняет. Это мы видим по нашему чиновничеству - можно заменить губернатора мэром, но мэр тоже окажется ворюгой. Более того, начинается выдавливание младего поколения старшим за счет элементарной логики - мы раньше за 80 рублев в аспирантуре вкалывали, давай, юноша, нищенствуй не меньше нас, мы начальство в соавторы брали и ты бери. Естественно, под подобные напутствия идут вперед весьма специфические, лживые личности. Это же мы видим везде - в армии, на госслужбе, среди офисного планктона.

Затем начинается обрушение. Застой обессмысливает систему иерархии ценностей. В армии мы видим полный конец пресловутых офицерских династий. Те, кто представляют уровень прежних требований, в армию не идут. Идут те, кто думает, что требования будут ниже, и они добиваются снижения требований в явочном порядке. Не снизите требования - мы вообще перестанем работать, пока вы нас не вознаградите увольнением. Оставшиеся начинают поступать ещё жестче - допустите к распилу бабла или нас не будет. Общество всё равно приходит к четкому пониманию - когда нет денег, то нет любви. В китаистике уже пришлось резко снизить требования к уровню образования, хотя появилась великолепная мотивация к учебе для молодежи - уехать в КНР подальше от России и забыть про это наглое общество. Пришлось снизить требования, поскольку иначе молодежь быстро сообразит, что вместо китайского лучше получить хорошую профессию, выучить английский и смотаться в Канаду. Хотели застой - получите застой и распишитесь.

В итоге получилось, что только спецслужбы могли обеспечивать хоть какой-то социальный лифт. Однако, социальный лифт внури спецслужб всегда идет за счет остальных частей общества и не освобождает от конкуренции. Бабель никогда не стал бы писателем Бабелем, а писатель Гайдар писателем Гайдаром, если бы их спецслужбистское прошлое не обеспечило бы им доступ к гонорарам издателей. Они процветали, а Булгаков не был спецслужбистом и не мог толком печататься. Причем не мог печатать не только сомнительное для коммуняк вроде Мастера и Маргариты, он не мог толком напечатать даже социалистическую хрень вроде Батума. Даже бывшего спецслужбиста Островского такие как Бабель задвинули, несмотря на сверхпопулярность книги Как закалялась сталь, только личное вмешательство Сталина, которому нажаловались поклонники таланта Островского, позволило писателю в 1935 году опубликовать свою книгу в московском издательстве. Для незнающих напомню, что Как закалялась сталь была любимой книгой ВСЕХ иностранных коммунистов, а не только советской молодежи, зато Гайдар и Бабель никогда среди них популярны не были. Все иностранные коммунисты ощущали в творчестве Гайдара и Бабеля не тот душок, Бабель просто зациклен на бабьих сиськах, а Гайдар с его Мальчишем-Кибальчишем и идеей класть на поле боя зеленую молодежь потрясающе атигуманен и безответственен с точки зрения западной, в том числе коммунистической морали.

Тот факт, что социальный лифт для спецслужб в конце концов осуществляется за счет ограничения социального лифта в остальных частях общества в конце концов приводит к застою. Общество просто теряет интерес к развитию и инициативе. Причем, если антисемит ещё будет рассуждать, глядя на евреев, что они всегда будут наверху, а он всегда будет внизу и начнет думать о способах обойти данную проблему, то в случаях со спецслужбистскими карьерами уже работает другая логика - обойти невозможно, пускай сами доводят ситуацию до маразма. Что касается членов общества, которые лишены антисемитизма, причем эта часть неизбежно включает в себя крупную часть евреев, то они оказываются ещё в большей прострации - пути наверх отрезаны, а понять причины такого наказания, поскольку лишение перспектив роста воспринимается именно как наказание, невозможно. Например, все знают, что Шендерович бездарен, а на плаву. Никто не понимает толком, почему он хорошо живет, а другие хорошо жить не имеют права.

В итоге мы имеем потрясающие провалы, например, в либеральных движениях. Все, включая евреев, знают, что к Каспарову, Немцову и прочим лучше в ряды не лезть. Они всегда будут богатыми, а вы всегда будете бедными. Вокруг них вьется специфическая молодежь, которая отталкивает своим видом всех прибывающих. Ясно, что и в русский "национализм" лучше не лезть, Белов, Демушкин, Холмогорова, Крылов, Холмогоров всегда будут наверху, с денежками и разными благами, а вы всегда будете внизу. Причем вокруг них вьется молодежь, которая отталкивает свои видом всех прибывающих. Нечто абсолютно схожее мы имеем с коммунистами и ЛДПР. Такие же сомнительные молодые люди. Я уж не говорю про Едро и нашистов, вроде, там что-то дают, но сейчас наступает кидалово и отрезвление. Хотя народ среди нашистов покладистый. Достаточно посмотреть на селигерские нравы. Туда, например, летал Прохоров как в бордель с дешевыми энтузиастками, а народ молчал и не оскорблялся. Ясно, что такие ребята и девчата ни на что серьезное не годятся, так что проблема прежде всего не в Прохорове и прочих любителях клубничке, а в том, что выдвижение нашистов и застой социального лифта можно считать словами синонимами.

Лично я глубоко сомневаюсь в серьезности успеха Навального, я уж не говорю про Крылова, Холмогорова, Яшина, Доброхотова и прочих "блатных" после одного замечания Леонида Пайдиева по поводу Русского марша. Смысл был простой - ну, пошел в надежде пообщаться, найти родственные в чем-то души, а там специфическая молодежь, которая просто отталкивает из своих рядов. Правильно, блат наверху образует застойные отношения внизу, поскольку вокруг центра отсутствия роста концентрируются "замечательные" личности, которые примиряются с некоторыми качествами центра застоя. В них включается доминанта недопущения какой-либо конкуренции, роста да и просто движения по горизонтале в виде свободы общения совсем как с уже упомянутым индологом Столяровым. Ничего политического, ничего национального, просто с такими иметь дело не хочется. Между тем, без этой доминанты им нельзя. Как без этой доминанты не заметить, что Поткин и Демушкин ездили в Чечню на шашлыки или хождения к Суркову кое-кого из националистов и близких друзей Крылова? Как без этой доминанты не заметить жадность прихлебателей Конгресса Русских Общин и прочих рогозинцев? Как без этой доминанты не заметить приватизационные "подвиги" Немцова, гламурные "подвиги" Рынски Божены, интервью Белковского на Эхо Москвы и т.д.? Застой наверху порождает весьма застойных и ригидных в своем мышлении личностей внизу.

И уж совсем смешна история конфликта Доброхотова с Крыловым, когда последний решил податься к либералам на более тучные хлеба. Нет, - вскричал Доброхотов, - не пущу в свои ряды фашиста, прикажу ментам арестовать, уголовное дело возбужу! Ну, смешно, свой человек, старший по званию, женат на еврейке, либерален по духу, а его в таком оскорбительном тоне от кормушки отгоняют! Однако, логика застоя диктует свои методы выживания, когда бессмысленно рваться наверх, там уже всё схвачено, главное, своё место удержать и никого близко не подпустить к любому виду деятельности. Вот он застой - нельзя добиться роста, подавляй любой чужой рост.

Поэтому я очень скептически отношусь к нынешним политическим переменам. Снятие Путина не возобновит работу социального лифта. Другое дело, что неснятие Путина тем более не возобновит работу социального лифта. А застой продолжает диктовать свои стереотипы поведения - неэффективность, как доказательство неспособности составить конкуренцию своему начальнику (высшая форма доказательства лояльности, между прочим), склоки, вороватость, выдвижение бредовых идей. И ждет нас период социальной неустойчивости, когда надо сокращать кадры, а заменять их не на кого. Резерв столь же неэффективен и застоен. Мало-мальски же талантливые люди будут просто шарахаться от враждебного шипения и ещё больше от бесперспективности хоть какого-то роста внутри системы. Что касается либерализма и национализма, то эти направления общественной мысли и общественных движений будут расти только подспудно и только вопреки существующим либералам и националистам. Навальный же погорит обязательно, поскольку с такой застойной публикой, с какой он связался, каши не сваришь. Впрочем, Навальный сам во многом является порождением яблочного застоя, учиненного господиным Явлинским. Ну, и ладно, пускай сами выпутываются.

З.Ы. Прошу считать данный пост моим личным, бесплатным подарком для журнала Вопросы национализма, издаваемого господиным Крыловым. Редактировать нельзя. Зато халява. Могу расширить пост до большой статьи.

З.З.Ы. Кстати, тусовка Галковского это тот же застой. Тусовка ищет младших, способных согласиться с тем, что сам Галковский и его окружение будут вечно наверху, а кто-то внизу, не находит и не может расти. И та же проблема - неэффективность это доказательство лояльности к Галковскому, а эффективность или просто наличие своих мозгов в голове неизбежно влечет к недовольству ключевых личностей тусни Галковского вновь прибывшими.

Короче, система породила мелкопрайсников, она же породила в их среде застой. Так у нас везде.

http://vidjnana.livejournal.com/661898.html

Про быдломещан
Прочёл последовательно 2 текста - Кунгурова и Бланки.
Подумалось, что они хорошо друг друга дополняют и едины в одном (но главном, по-моему): элитаристским отсутствием интереса к нуждам народа.
Отсюда и представление о чаяниях людей как о проявлении их бессмысленной тупизны .
В первом тексте речь о "быдле", во втором - о "мещанине", а суть-то одна.
Эти самые быдломещане - болотистые и тупые, всё им не так.
В современной России нищеброды-быдломещане мечтают, чтобы их переселили в капитальное жильё и голосуют за ЕР, а богатые быддомещане - летать на самолёте за 250 руб и голосуют за оппозицию. И те, и другие - глупцы, ибо всё равно всё зависит от нефти: одним повезло с "Лукойлом" под боком - и дороги стали гладкие, но им всё мало. А другим не повезёт никогда, ибо нефти поблизости нету.
А в советской России советские быдломещане не желали быть революционерами и бороться за идею, а всё больше "за всё хорошее и мир во всём мире". А "отмытые и улучшенные мещане" - те же самые быдломещане. Потому-то они проиграли. И так им и надо, новое общество для революционеров строилось, а не для быдломещан. Для перманентной революции. Ибо если революционер не делает революции, то какой же он революционер и чем отличается от быдломещанина? У революционера есть только 2 цикла его жизни: 1) подготовка к революции 2) революция.
Любопытно, что и в том, и в другом случае наличное население своими нелепыми желаниями мешает. Распоряжаться нефтью, делать революционерам свою революцию. Не вписываются быдломещане в проекты новых обществ. Только место занимают. Потому, думаю, так лёгок переход из одного состояния элитаризма в другое - пламенные революционеры и неподкупные нонконформисты в молодости легко превращаются в капитанов бизнеса в зрелости. Как говорится, "если до 25 лет человек не был левым - у него нет сердца, если же он и после 25 остался левым - у него нет головы", но возраст тут, думаю, не самое главное.